Страница жизни нашей советской семьи

От редакции

В редакцию «Смоленской газеты» из Твери обратился Сергей Фёдорович Берёзко, предложив нам опубликовать воспоминания его матери Валентины Викторовны.

Семью Берёзко здесь, на Смоленщине, застала Великая Отечественная война. В первые дни войны отец – Фёдор Игнатьевич – ушёл на фронт, а мама убежать от немцев не успела и с двумя маленькими дочками оказалась в фашистской оккупации в Рудне. Об этих годах на склоне своих лет она и рассказала в письмах сыну, появившемуся на свет в послевоенном 1946 году.

«Смоленская газета», конечно, не смогла отказаться от такого предложения: в год, когда мы отмечаем 80-летие освобождения нашей малой родины от немецко-фашистской оккупации, подобные воспоминания особенно ценны. Пусть и написанные просто, без литературных изысков, они – живые свидетельства нашего тяжёлого и при этом героического прошлого, память о котором объединяет наших предков с нами, а следовательно, с нашими детьми и внуками.

Воспоминания Валентины Викторовны Берёзко «Смоленская газета» планирует опубликовать в нескольких номерах – с некоторыми сокращениями, но с сохранением авторского стиля и пояснениями Сергея Фёдоровича. Часть фотографий – из семейного архива.

Предисловие

Через несколько дней после окончания в 1964 году школы в городе Горьком, только мне исполнилось 18 лет, я уехал из дома поступать в военное училище. С тех пор узы, связывавшие меня с семьёй, многие годы поддерживались только письмами и недолгими встречами. За службой, смутой 90-х, за своими семейными заботами только годам к пятидесяти мне перестала давать покоя мысль, что я недопустимо мало знаю о своих родителях, жизнь которых тесно переплелась с историческими событиями страны – событиями драматическими и трагическими. Я стал просить маму написать, что она помнит о старшей родне, о годах Великой Отечественной войны, жестоким катком прокатившихся по нашей семье. Мама с готовностью откликнулась, хотя ей было уже к девяноста годам. Душевная боль от перенесённых жизненных испытаний ещё тяжёлым грузом лежала на сердце, и мама, как я почувствовал, была рада возможности хотя бы часть переживаний переложить на бумагу.

Страницы маминых воспоминаний захватили меня. Когда я их перепечатывал, мне подумалось, что для будущих наших поколений к некоторым маминым словам понадобятся пояснения, и я добавил ссылки и фотографии из семейного архива.

До глубины души я был поражён совпадением того, что описала мама, с тем, что прочитал у других авторов об оккупации Рудни: те же люди, события, факты указаны, например, Иосифом Израилевичем Цынманом в его книге «Рудня. Как это было…». Мамины записи – настоящие исторические документы!

После окончания в 1931 году Витебского ветеринарного института отца направили сначала в Логойск, потом в Ельск, затем в Спас-Деменск и вот в 1938 году перевели на работу в Рудню.

На фото – наша семья Берёзко в предвоенные годы: отец – Фёдор Игнатьевич (1907 г. р.), мама – Валентина Викторовна (1909 г. р.), сёстры Галя (1931 г. р.) и Тома (1935 г. р.). Меня на фото нет – я появлюсь на свет только в 1946 году. Отец – майор ветслужбы, начальник 70-й горнострелковой Печенгской Краснознамённой ордена Красной Звезды бригады 1-й гвардейской армии 4-го Украинского фронта – вернётся с войны в августе 1945 года.

Фото: © предоставлено С. Берёзко

Сергей Фёдорович Берёзко

Серёжа!
Ты просил меня написать о моей жизни.
Правда, ты ведь ничего не знаешь, мы никогда с тобой не говорили.

Война

Жили мы перед войной хорошо. Было всё по тому времени: в доме – обстановка, скотина – корова Сивеня, большая, красивая, – и свинья, и гуси, и куры lt;…gt;

Отец поехал в Москву на 3 месяца в ветакадемию (Московская военно-ветеринарная академия, курсы повышения квалификации ветеринарных врачей 13-й армии. – Прим. С. Б.), очень скоро и война. На один день как-то заехал домой, уже в военной форме, и уехал на четыре года. Из всей нашей большой родни я осталась у немцев одна с детьми. Гале только исполнилось десять лет, Томе ещё не было и шести.

И вот через три дня, как объявили войну, на нас налетели самолёты и начали бомбить. И очень скоро немцы продвинулись дальше, за нас (Рудня была захвачена фашистами 14 июля 1941 г. – Прим. ред.).

Рудня – местность без единого дерева, вокруг поля, десяток деревянных домов в середине – наш «центр», на окраине – большая лечебница (ветеринарная. – Прим. ред.). Дом при лечебнице и сама лечебница занимали большую площадь. Недалеко, за забором, с трёх сторон была посеяна рожь, она уже выросла, стояла с колосьями. Ветер гонял по полю синие серебристые волны, как на море. Это было очень красиво. До слёз было больно смотреть на это поле потом. Напротив лечебницы был луг, там ничего не росло – кочки, мох, вода. На этих кочках был выкопан противотанковый ров.

Вернусь к началу моего письма. Так вот, на третий день войны начали нас бомбить. Прибегает ко мне Маруся (санитарка ветлечебницы, жена одного из папиных фельдшеров. – Прим. С. Б.), у неё трое детей постарше моих. Решили мы с ней бежать к её родственникам – километров пятнадцать. Бежим по красавице ржи, а по нам бьют. Вдруг увидели, летит самолёт с красным крестом, мы решили, что это за нами, наши. Выбежали, руками машем, кричим: «Мы здесь, мы здесь!» А он прямо по нам стрелять начал. Много было убито людей. Пробежим немного и падаем, лежим, потом опять бегом. Томочка маленькая, на руках, Галя за юбку держится. Упали, только колоски летят. Надо вставать, а мои девочки – одна онемела, другая говорит, что «не могу голову поднять». Сейчас вот не помню, которая на что жаловалась. Что делать? Ну, как-то побежали. Тома у меня на руках.

А фронт за нами гремит, шумит, стреляют рядом. Был там вырыт окоп буквой «Г», накрытый брёвнами. Мы туда и решили спрятаться, хоть еле поместились, и то – дети на руках.

Когда мы убегали из дома, Галя схватила небольшой портфель, там были документы, карточки, с килограмм печенья и плитка шоколада. Маруся ходила к родственникам недалеко, в Поречье, приносила сыворотку.

Как-то в затишье вылезли мы из окопа, Маруся куда-то отошла, а мы что-то делали у лаза. Вдруг к нам подходит русский офицер, не знаю – капитан, сержант. Говорит: «У вас очень тонкий накат, давайте положим ещё наверх брёвен» (а они лежали рядом). Вдруг какой-то шум, он меня хватает за плечи, и мы летим в лаз. Я не поняла, что случилось, а он мне говорит, ещё бы секунда, и мы не были бы живые.

Когда недалеко шли танки, у нас в яме земля тряслась. Очень могло быть, что наш окоп нас и придавит.

Вот мы просидели там неделю, а может, больше, меньше – не помню. Фронт ушёл далеко. Вылезли мы из этой ямы.

Деревня Диеево (в письме неразборчиво. – Прим. С. Б.) была такая красивая, чистая, кругом с какой-то низкой мягкой травкой. По берегу Двины стояли бани, а повыше – деревня, вернее, печки и трубы сгоревших домов (возможно, это деревушка Девино на берегу озера Девинка – несколько домов, 7 км на север от Рудни. До реки Западной Двины слишком далеко. – Прим. С. Б.). Выбрали баню: деревенская баня, по-чёрному топилась, с камнями. Натопили, выгребли из печи золу, засыпали в бочку с водой, этим щёлоком намыли детей. Перестирали бельё, вернее, одежду детей, положили её на камни, чтобы убить вшей и гнид. Потом сняли свою одежду, постирали. Пробыли мы в этой бане часа три, а то и больше. Слава богу, с тех пор вшей у нас не было.

Погода стояла жаркая, безветренная, день был тихий, красивый. Пошли мы дальше к Марусиным старикам. Немного отошли, вдруг какой-то шум, будто что пролетело, треснуло и не очень громко – «бух!» сзади. Оглядываемся – на месте бани пламя, брёвна в огне разлетаются. Дети все наши испугались не меньше нас, закричали: «Наша баня горит!» Пришлось уговаривать, что это не наша баня.

Очень сильно это на нас с Марусей подействовало, можешь представить. А главное, горит именно она, и одна. А день ясный-ясный, никакого грома.

Очень много и потом было случаев таких: тишина, как будто всё тихо, а что-то рушится.

Первая встреча с немцами

Добрались до Марусиной деревни. Страшно смотреть: печи да трубы остались. Один-единственный дом уцелел – это их дом. И два старика – дед с бабой, это и есть Марусины родственники, жадные, сердитые.

Вот живём сколько-то дней у них, тишина так и стоит. Вдруг дети на улице кричат: «Наши, наши!» Выходим и мы, видим – идут танки с красным полотном на башнях. Господи, неужели всё кончилось? Подъезжают танки ближе, а на этих полотнищах свастики! Что делать?

Возвратились в избу, сели на скамейку в углу под иконой. Дети посередине, мы с Марусей по бокам. Старики у порога стоят.

Входят четыре немца и прямо к нам. Вдруг они протягивают руку и с нами, и с детьми здороваются – простые солдаты. Было у них большое ведро с мёдом в сотах. А у стариков спрашивают сало. И старик несёт им, верно, два-три килограмма сала (хоть бы кусочек детям дали – голодные были. Всё сывороткой угощали). Уехали.

Много чего нам в эти минуты пришлось пережить. Страшно было.

Продолжение – в следующих номерах