Владимир Ружо: «С отцом всегда было интересно»

Натурные объяснения

– Владимир Владимирович, вы помните самые первые, наверняка ещё детские, впечатления о творчестве отца?

– Да, это было ещё в дошкольное время – вне всякого сомнения. Первая половина 50-х годов. Наша семья жила в одной комнате – правда, довольно большой: 24 метра. Это была двухкомнатная коммунальная квартира. В одной комнате – наша соседка, а в другой мы: папа, мама, мы с братом и бабушка – папина мама.

И я очень хорошо помню, как однажды утром проснулся, только глаза разлепил и вижу на стене новую картину. Без рамы – просто холст, с которым отец вчера выходил на этюды. Он поздно вернулся, мы уже спали, и повесил на стену то, что написал.

Потом он так делал много раз, но тот первый я особенно запомнил. Правда, не могу сказать, какой именно мотив был в том этюде, но точно зелёный. Блонье или парк – что-то знакомое каждому смолянину, мимо чего он никогда спокойно не пройдёт. Скорее всего, памятник в парке и какие-то деревья.

– Сам Владимир Иосифович говорил вам, почему так любит писать и рисовать Смоленск?

– Конечно. И не один раз. Но этот разговор никогда не заводился специально – всегда между прочим, в процессе.
Он нас с братом очень часто брал с собой на этюды. Поэтому разговоры шли непрерывно, связанные с тем, что мы рисуем или пишем и зачем. И это были не то чтобы объяснения, а скорее выражения своего отношения, своих чувств – так точнее. То есть отец нас как щенят носом тыкал: смотрите, как это интересно, как это замечательно!

Слово «красиво» практически не звучало – это и не характерно для художников. Прежде всего «интересно». И почему интересно. Например, светлое небо и на нём тёмная масса деревьев. Или силуэт памятника. Или вереница домов на улице – таких этюдов тоже очень много было сделано, маслом или темперой.

Таким образом, объяснения отца были не столько словами, сколько натурные: представлением предмета разговора. Смотрите и понимайте, как это интересно. Как важно. Как необходимо это схватить и выразить на холсте или бумаге.

Кстати, фильм, который демонстрировали на открытии выставки, – это отрывок из киножурнала «Наш край» 1965 года. Такие в советское время показывали в кинотеатрах перед демонстрацией художественных лент. И там как раз хроника зафиксировала отца на этюдах в сквере, где памятник с орлами. И мы с братом там рядом обретаемся.

Приобщение к творчеству

– Раз уж речь зашла об этом фильме: кто автор карикатуры на отца, которую там показывают?

– Мой брат Саша. И это далеко не единственная карикатура, в которой он, как говорится, «не пожалел и отца». Папа на него не обижался. Наоборот – даже приветствовал такое творчество.

Вообще, он нас с братом старался научить всему, что умел сам. И при этом поощрял любую творческую самостоятельность. С отцом всегда было интересно. Он очень внимательно к нам относился, и нам поневоле приходилось следить за его творчеством – это как-то само собой получалось.

Как я уже говорил, он и на этюды нас с собой брал. И дома, когда создавались композиции, мы тоже могли наблюдать, а иногда и участвовать в процессе. Вначале он делал небольшие наброски, карандашные или углём. Потом был этап перенесения в технику, чаще всего в офорт, и для этого делались наброски уже большего размера. И мы, где могли, встревали.

Особенно когда он возился непосредственно с офортами, начиная от травления в кюветах и заканчивая печатью на станке с огромным колесом. Признаюсь, что здесь, на выставке, есть офорт, отпечаток с которого делал лично я. Чем и горжусь!

Позже мы с братом и сами сделали какое-то количество офортов, но не такого масштаба. Потому что это очень непросто из крошечного рисунка сделать произведение столь внушительного размера.

– Владимира Иосифовича часто называют графиком, хотя у него немало прекрасных живописных работ, в том числе и на этой выставке. А сам он не говорил, что ему ближе – живопись или графика?

– Вопрос очень непростой. Но самые последние активные годы он всё-таки больше работал красками.

И здесь, на выставке, такая тенденция тоже прослеживается. Потому что большие офорты и графика более камерного формата сделаны в основном в 60-е годы. А вот в 70-е, не бросая полностью графику, он отдаёт предпочтение живописи.

Причём у него есть серия небольших работ просто шедевральных. Здесь в витрине представлена только одна совсем маленькая, но таких у него много. И не только о Смоленске. Понятно, что, исходя из концепции выставки, всё внимание только «городу С». Но у него очень интересные работы и из других мест: Переславль-Залесский, Ростов Великий, Борисоглебск, Углич, Ярославль – он много поездил. И Прибалтика – ему очень нравилось там бывать.

А один раз в жизни ему удалось побывать за границей. Это было в начале лета 1970 года. Как он сам шутил: впервые выехал за границу, и сразу в самое логово империализма. Потому что это была Швейцария. Поездку организовали Минкульт и Союз художников. За две с половиной недели объездили самые интересные места. В группе было человек двадцать, но что забавно: он единственный из всех художников взял с собой этюдник и краски и сделал там кучу интересных работ. Очень красивых. Здесь их нет только потому, что они не подходят к теме выставки.

После взрыва

– У него ведь из профессионального образования только изостудия во Дворце пионеров. То есть никакой академической школы за плечами, и при этом в каждой работе виден очень высокий уровень и свой стиль…

– Бывает и так. Тем более что изостудия, в которой он занимался в 30-е годы, была очень серьёзная. Его педагогом был Фёдор Фёдорович Лабренц. Он немец – из тех, чьи предки, по всей видимости, попали в Россию ещё при Екатерине.

Отец всегда вспоминал о нём с особой теплотой. Тем более что именно ему он был обязан многими профессиональными навыками. Это, конечно, не высшее образование, но уровень педагога таков, что стоил нескольких вузов.

Я не раз слышал, с каким пиететом говорили о Лабренце художники, которые у него учились. А недавно узнал, как внезапно и трагично оборвалась его жизнь. Дело в том, что Фёдор Фёдорович Лабренц был репрессирован. Его арестовали в 1938 году и буквально через два месяца расстреляли, что зафиксировано в Смоленской Книге Памяти…

– Владимир Владимирович, отталкиваясь от названия выставки, для вас лично каким получилось возвращение в город С.?

– Это возвращение с чувством ностальгии по городу моего детства. Причём ностальгии довольно сильной и даже порой с привкусом горечи. Потому что в работах отца я очень ясно вижу отличие нынешнего Смоленска от того, каким он был в 60–70-е годы. И это отличие не всегда в лучшую сторону.

Например, здесь представлен очень хороший натурный этюд, на котором изображён Успенский собор что называется анфас: со стороны Вознесенской церкви – через ров, через Большую Советскую. Так вот на нём рядом с лестницей можно увидеть интересной архитектуры здание, которое потом зачем-то снесли, так ничего на этом месте не построив.

И это далеко не единственная утрата…

– Да, многие обратили внимание на необычное сооружение рядом с пляжем на Днепре на «Панораме Смоленска». То ли пристань, то ли вышка спасательная…

– А на офорте «Смоленск строится» хорошо видны Молоховские ворота, которых тоже уже нет.

Кстати, с ними у отца были связаны особые воспоминания. Это год 35-й или 36-й. Его только что выпустили из детского дома и устроили на работу в ресторан смоленского вокзала, откуда он стал бегать в изостудию и редакцию газеты «Юный пионер», которая располагалась в том здании, где долгие годы была областная типография. Он там часто бывал – делал для них рисунки.

А в какой-то из дней пришёл в редакцию – и вдруг воздушная тревога. Всех выводят из здания, на улице оцепление. Оказалось, будут взрывать Молоховские ворота.

Папа – мальчишка совсем, ему было страшно интересно. Поэтому, хорошенько спрятавшись, он остался в здании. И дождался взрыва. К счастью, до окна, из которого он наблюдал, ничего не долетело. Но когда он увидел, что от Молоховских ворот осталась лишь куча битого кирпича, это произвело на него неизгладимое впечатление. Как отец вспоминал, не вдаваясь в подробности о слезах и соплях, он долго не мог прийти в себя. И потом на основе пережитого он и сделал эту работу – как раз с той точки, где он мальчишкой видел взрыв. И это пример того, как не проходят мимо памяти и души человека такого рода события…

Фото: Смоленский музей-заповедник

Ольга СУРКОВА